Но завотделением, кажется, знал, как ему помочь.
– Дмитрий Александрович, успокойтесь.
– Я Тычковский. И кто тебе сказал, что я волнуюсь?
Завотделением встретился с ним взглядом, и холодный пот заструился по его спине. Ноги напряглись, он в любой момент готов был вскочить и кинуться к двери. На него смотрела бездна. Этому человеку было все равно, жить или умереть. И с такой же легкостью он готов был лишать жизни других.
«Черт знает что! – холодея от ужаса, подумал завотделением. – Мистика какая-то! Как бы отсюда ноги унести?» Он медленно, очень медленно поднялся. Киба смотрел на него, словно гипнотизировал. Ноги врача вдруг сделались ватными.
– Не бойтесь, – сказал вдруг Киба. – Мое время еще не пришло. Я сыт.
– Простите, как вы сказали?
– С меня довольно. Пока.
– Так я пойду? – дрожащим голосом спросил завотделением.
– Иди.
Киба лег и закрыл глаза. Завотделением на цыпочках пошел, почти прокрался к двери. И даже старался не дышать. «Мистика какая-то», – подумал он, с огромным облегчением закрывая за собой дверь.
– Ну как, Миша? – кинулся к нему главврач.
– Сами все слышали. Он убийца.
– Он единственный вне подозрения.
– А я вам говорю, что он убийца! – неожиданно повысил голос Михаил. – Выпустить его отсюда – значит выпустить смерть!
– Тебе самому лечиться надо, – снисходительно сказал начальник. – Откуда этот пафос? Пойди прими что-нибудь. Для души.
– Не трогайте меня! – заорал вдруг завотделением. – И вообще, я увольняюсь!
– Спятил, что ли?
– Я сделал научное открытие, – уже гораздо спокойнее сказал Миша. – Безумие заразно. Я не хочу стать, как он, – кивок на дверь.
– Это были особые обстоятельства. Его трижды ударили по голове. Он чудом остался жив. Он пережил две страшные ночи. Не дай бог нам с тобой оказаться в такой ситуации. И это лечится. Я уверен, что лечится.
– Что ж, попробуйте. Могу даже подсказать, с чего начать.
Завотделением перевел дыхание и немного успокоился. Но на закрытую дверь в палату, где лежал Киба, посмотрел с опаской.
– Говори!
– Он уверен, что убил Михайлову. Зарубил топором. А она жива. Надо устроить им встречу. Михайлова немного не в себе, это выражается в том, что она все время молчит. Замкнулась, отказывается отвечать на вопросы. Это она вызвала милицию. Мне так сказали. То есть сначала по ее телефону дважды звонил мужчина, представившийся Дмитрием Кибой, но ему не поверили. Жена с трудом узнала его голос, теперь сами понимаете, почему. Видимо, уже началась трансформация личности. Убитый маньяк словно вселился в него, одна личность плавно перетекла в другую, и у нас появился этот Тычковский-Киба. Что гораздо хуже просто Тычковского. Когда позвонила Михайлова, ей наконец поверили. Но после этого она ушла в себя. На вопрос «Кто убил Тычковского?» отвечает: «Я». И все. Больше ни слова. Надо устроить им встречу.
– Разумно, – кивнул главврач. – Так и сделаем. А что с остальными? Девушка и парень. Они как?
– Парень безнадежен. Орет: «Я замочил Икону греха!» Вряд ли удастся привести его в чувство. Он, похоже, останется здесь навсегда. Девушка чуть лучше. Но при виде зеркала у нее начинается припадок. Она тут же рыдает и кричит: «Я старая!» И бьется в истерике.
– Так спрячьте от нее зеркала! Накройте чем-нибудь все зеркальные поверхности, где она может увидеть свое отражение.
– Да спрятали! Но согласитесь, это ненормально, когда человек столь бурно реагирует на зеркало!
– Да, это наш пациент.
– Ее показания нельзя воспринимать всерьез. Кстати, она тоже говорит, что убила Эрика.
– Кого?!
– Эрика. Они с Тычковским лет шесть назад переписывались по Инету, и тот представился Эриком. Кстати, девушка чудом избежала смерти. Представляете, что было бы, если б она с ним встретилась?
– Откуда ты все это знаешь?
– Она сказала. Она его узнала.
– Постой… – нахмурился главврач. – Выходит, они обе знали, что в чулане заперт именно Тычковский, а не Киба?
– Михайлова, похоже, знала это наверняка. А Васильчикова – нет. «Эрик» же не сказал ей ни фамилию, ни кем работает. Даже имя вымышленное назвал. Надо их всех свести. Тычковского… Тьфу ты! Кибу с Михайловой. А Михайлову с Васильчиковой. Потом Васильчикову с Кибой.
– Совсем ты меня запутал.
– Надо лечить их друг другом. Они должны наконец узнать, кто есть кто.
– Ладно. Начнем с Михайловой.
– Лидия Ивановна, как вы себя чувствуете?
Она молчала. Эта женщина вообще была неразговорчивой. А после того, как у нее на глазах сотрудник милиции застрелил сожителя Китайцева, и вовсе замкнулась в себе. Поначалу она поехала в психиатрическую больницу вместе со своей подругой, Марией Васильчиковой, и ее парнем, которым срочно требовалась помощь врачей.
Девушка была вялая, полусонная, а парень, напротив, буйный. Рвался из рук санитаров, что-то бессвязно кричал. Ему даже пришлось сделать укол. Только тогда парень успокоился и затих. Его положили на носилки и отнесли в «Скорую помощь». Носилки к машинам несли одни за другими. Живых и мертвых. У крыльца, на белом и хрустящем, как накрахмаленная простыня, снегу осталось огромное алое пятно. Кровь. Там, где убили юного лейтенанта – тоже. На эти пятна все старались не смотреть. И не думать о том, что это была настоящая бойня. Четыре трупа, один тяжелораненый и двое выживших из ума. Лидию тогда посчитали за вполне нормальную женщину, находящуюся в состоянии шока вследствие того, что ей пришлось пережить за эти два дня.
Рыжеволосую девушку тоже несли на носилках, она, похоже, превысила ночью дозу успокоительного. Лидия шла за ее носилками, без конца повторяя: