– Тем не менее ночью ты пошла к нему.
– Да, – прошептала Машенька.
– Успокойся.
– Не могу. Я всего лишь хотела спросить, помнит ли он меня? И что он на самом деле ко мне чувствовал? Была это только игра или всерьез? Я помню, как вышла на кухню с намерением приготовить вам чай. Но было темно. На диване спал Микоша. То есть теперь я понимаю, что там, возможно, никого и не было. Но тогда, в темноте, мне показалось, что он там есть. Я хотела зажечь свет, но тут вдруг вспомнила, где именно видела Эрика. То есть этого, как его…
– Кибу.
– Как?
– Дмитрия Кибу.
– Так, значит, Эрик был врачом из психиатрической больницы? Боже мой! – всплеснула руками Машенька. – Хотя… Почему врач не может быть Эриком? Что мешает врачу вступить в переписку по Интернету с красивой девушкой? Он ведь тоже человек.
– Совершенно верно, – внимательно посмотрел на нее Тычковский. – Хорошая мысль. Верная. Врач – это не пугало в белом халате. На работе он врач, а приходя домой, становится обычным человеком. И ничто человеческое ему не чуждо, в том числе и знакомство с хорошенькими девушками.
– Но я-то подумала, что он и есть сбежавший из психиатрической лечебницы маньяк, и пошла его об этом спросить.
– Спросить у человека, не маньяк ли он? Остроумно.
– Я помню, как вышла в сени. – Машенька передернула плечами. – Было холодно. Я подошла к двери в чулан и увидела, что она приоткрыта. Было темно, и я подумала: надо бы включить свет. Помню, как я позвала его: Эрик…
Машенька вдруг замолчала.
– И что было дальше?
– Я ясно помню, как щелкнула выключателем. А потом… Потом ничего не помню.
– Этого не может быть.
– Может! Вы разве никогда не теряли время?
– Терять время? Это как?
– Это когда вы помните себя в одном месте, а очнувшись, вдруг оказываетесь в другом. Иногда в двух шагах, а иногда и в ста метрах. По-разному. И на часах уже, допустим, не пять минут первого, а десять. Или даже половина второго. Я помню себя у двери в чулан, потом у двери в горенку, когда я отодвинула щеколду, выпуская вас.
– Зачем ты это сделала?
– Не знаю. Хотела, чтобы вы ушли.
– Врешь. А вот я, кажется, догадываюсь, зачем. Ты хотела, чтобы в убийстве заподозрили меня. Понятно, что, освободившись, я первым делом пойду в чулан, потому что там находится мой заклятый враг. Вчера мы подрались у тебя на глазах. Ты была уверена, что я туда пойду, поэтому и отодвинула щеколду.
– И ведь ты пошел? – Машенька смотрела на него в упор. Это был вполне осмысленный взгляд, умный, взрослый, хитрый. И цепкий.
– Допустим.
– Зачем ты нас мучаешь? Лиду, меня, Леву, Кита. Зачем тебе непременно надо кого-то засадить за решетку? Это что, такое извращение? Месть всем, кто остается на свободе? Пусть их будет хоть на одного, но меньше. Думаешь, я не понимаю, чем все это закончится? Я обречена. Ты меня либо убьешь, либо засадишь в тюрьму за убийство. Сейчас ты пытаешься внушить мне, что это я убила Эрика, или как там его? Кит только взломал дверь, а после «сеанса гипноза» кинулся решать свои проблемы. Я встретилась со своим бывшим возлюбленным, мы вспомнили прошлое, он признался, что никогда меня не любил, просто хотел соблазнить, что он вообще не Эрик и давно женат. И я его… От досады. Ведь я же психопатка.
– Я не этого от тебя добиваюсь. Ты ошиблась.
– Ты хочешь, чтобы я просто покаялась?
– Я хочу, чтобы ты все осознала. А не пряталась за идею фикс «сломанные ногти», которые тебе непременно надо привести в порядок. Ты должна осознать, что происходит. Перестать играть в маленькую девочку, а стать тем, кто ты есть на самом деле. Только что у тебя это блестяще получилось. Если ты будешь продолжать в том же духе, то мы скоро дойдем до цели.
– Еще чаю? – Машенька встала.
– Да, пожалуй.
Тычковский замер, прислушиваясь. Машенька совершила незаметный маневр к стоящей у печи кочерге.
– Тебе в ту же чашку? – невинно спросила она. – Я хотела сказать, что заварки много. Не обязательно использовать пакетик второй раз.
– Что ты сказала? – рассеянно спросил Тычковский, глядя в окно.
– Я про заварку. – Машенька не отрываясь смотрела на его затылок.
– Да, лучше новый.
Тычковский, не отводя взгляда от окна, потянулся к коробке с пакетированным чаем, стоящей на другом конце стола. Машенька, закусив губу, схватила кочергу и быстро, неслышно, почти как кошка, сделала несколько шагов по направлению к столу. Она ничего не видела и не слышала, все ее мысли были только об одном: один шанс. У нее только один шанс.
– Насчет твоей подруги, – сказал Тычковский, опускаясь обратно на стул. – Ты ее сейчас…
«Господи, помоги!» – мысленно взмолилась Машенька и, собрав в кулак волю и все свои силы вложив в удар, размахнулась и обрушила на его голову кочергу. Он пошатнулся на стуле, обернулся и посмотрел на нее с удивлением.
Тогда она зажмурилась, чтобы не видеть его растерянного и беспомощного взгляда, и ударила еще раз. Раздался неприятный звук, то ли хруст, то ли треск, брызнула кровь. Машенька отпрыгнула и закричала, а он наконец упал. Она подскочила и ударила в третий раз, для верности, уже по лежачему, потом замерла с поднятой кочергой. Он не двигался. Так она стояла какое-то время, прислушиваясь, потом отбросила кочергу и кинулась за занавеску с криком:
– Кит, Кит! Я его убила! Мы свободны!
Она схватилась за спинку стула, заблокировавшего дверь, Кит, уже не опасаясь, просунул в дыру руку и стал подталкивать его снизу за ножку. Стул поддался, и дверь освободилась. Кит выбежал из маленькой комнаты, потрясая ружьем:
– Убью!!!
– Я его уже, – с горящими глазами сказала Машенька.